Главная > История Русской Церкви > Двадцатый век

Двадцатый век

Бедствиям предшествовали попытки спасти положение дел. В 1905 г. Синод собрал Отзывы епархиальных архиереев о состоянии церковных дел, из которых стала окончательно ясной острая нужда в реформе синодальной системы.

Впервые за 200 лет епископы открыто заговорили о крайне острых проблемах церковной жизни. Обер-прокурор Синода К. П. Победоносцев, враг восстановления патриаршества, созыва Собора и проведения церковных реформ, подал в отставку, и затем на этом посту быстро сменяли друг друга кн. А. А. Ширинский-Шихматов, П. П. Извольский, С. М. Лукьянов, В. К. Саблер, А. Н. Волжин, А. Д. Самарин, Н. П. Раев, что свидетельствовало о никчемности самого этого института. 16 января 1906 г. Николай II утвердил, наконец, состав Предсоборного Присутствия под председательством митр. Антония (Вадковского) для подготовки Поместного Собора, которое провело серию заседаний. Но сам император в 1907 г. отказал Церкви в проведении Собора из-за «тревожного времени». Церкви так и не была предоставлена возможность самой разрешить проблемы основ собственной жизни. Лишь в 1912-1913 гг. вновь началась работа Предсоборного совещания. Политическое безволие Николая II, а также непомерное по масштабам и мерзкое по сути влияние хлыстовского «старца» Григория Распутина на церковные дела и политические решения привели к невиданной ранее дискредитации монархии и Церкви.
После отречения от престола императора Николая II (2 марта 1917 г.) образовалось Временное правительство. Обнаружение 2 марта 1917 г. иконы Божьей Матери Державной в с. Коломенское под Москвой было воспринято как знаковое явление — Матерь Божия берет на себя царствование, когда царя не стало. Православная Церковь в России оказалась без своего былого земного государя-возглавителя. Синод и обер-прокурор В. Н. Львов (3.3.1917-25.7.1917), однако, продолжали существовать. С падением монархии Львов потерял свои полномочия, но члены Синода сохраняли свои — церковные полномочия. Церкви предстояло начинать жить и действовать самостоятельно, без поддержки государства. Керенский, возглавив Временное правительство, заявил, что новый строй должен стать внеконфессиональным, а Церковь — свободной в своей внутренней жизни. Тем не менее Львов все еще распоряжался — где самоуправно, а где и по делу: напр., он перетасовал прежний состав Синода, уволил 12 епископов, запятнавших себя связью с Распутиным или поставленных на кафедры по его протекции, а также других, кого он считал «реакционерами» за то, что они без восторга отнеслись к новой власти.
Львов стал инициатором епархиальных съездов, которые должны были ввести новую практику избрания епископов верующим народом, а не их бюрократического назначения. Инициатива, по-своему неплохая, не была основательно продумана, в результате чего нередко на таких съездах отстраненные от служения недостойные клирики или просто левые активисты работали на развал церковной жизни, продвигая угодных им лиц на кафедры. Так было, напр., в Тверской епархии, где они обрушились с революционной демагогией на достойнейшего свт. Серафима (Чичагова), впоследствии расстрелянного в Бутово в 1937 г. Все же в этих непростых условиях столичные кафедры заняли достойные архиереи. 24.5.1917 митр. Петербургским стал свт. Вениамин (Казанский), а 20.6.1917 — митр. Московским Тихон (Белавин).
По требованию Временного правительства церковно-приходские школы были отняты у Церкви и переданы в ведение Министерства народного просвещения, против чего Церковь энергично протестовала в лице митр. Кирилла (Смирнова) и др., но безуспешно. В марте Синод принял решение о подготовке Поместного Собора и учредил Предсоборный Совет. После Львова обер-прокурором Синода стал А. В. Карташев, который тут же его и распустил. 14 июля 1917 г. был принят закон «О свободе совести».
15(28) августа 1917 г. в Москве начал свою работу Поместный Собор в составе 564 депутатов (73 архиерея, 192 клирика с приходов и 299 мирян). В дни первой же сессии произошел Октябрьский переворот. Собор покончил с синодальной системой и восстановил положение, что высшей законодательной, административной, судебной и контролирующей властью в Церкви является Поместный собор, объединяющий епископат, клир и мирян. Государственные же законы, касающиеся Церкви, должны издаваться не иначе, как по соглашению с церковною властью. Наконец, Собор восстановил патриаршество. Патриархом стал митр. Московский Тихон; другим кандидатом был митр. Антоний (Храповицкий).
Собор образовал два органа коллегиального управления Церкви в период между соборами: Священный Синод (для решения вопросов вероучения, дисциплины и управления делами Церкви) и Высший Церковный Совет (социальные вопросы, благотворительность, право). Были приняты Определение об устройстве епархиального управления и обширный Приходской Устав, утверждены приходское самоуправление и выборность епископата, постановления о местоблюстителе Патриаршего Престола, о восстановлении празднования дня памяти всех русских святых, о монастырях и монашествующих, об охране церковных святынь от кощунственного захвата и поругания и др. Установлено также ежегодное молитвенное поминание исповедников и мучеников российских. (Ныне это в последнее январское воскресенье по ст. ст., т.е. начиная с 7 февр. н. ст.) Собор тогда не завершил свою работу.
Декретом о земле от 8 ноября 1917 г. Церковь и духовенство лишились всех прав на землю. Вскоре Церковь была лишена всех семинарий, училищ и академий и в январе 1918 г. был принят Декрет об отделении Церкви от государства, запрещавший всякое религиозное преподавание, кроме как в частном порядке для взрослых. Совнарком издал также Декрет «Об отделении церкви от государства и школы от церкви» (05.02.1918), по которому Церковь лишалась прав юридического лица и имущества. Всю церковную собственность большевики объявили государственной, а местным властям даны были полномочия предоставлять церковным общинам необходимое для богослужебных нужд имущество с налогообложением по нормам для частного предпринимательства. Духовенство было лишено всех прав, представителями Церкви в каких-либо переговорах с безбожной властью могли быть только ответственные приходские миряне. Церковный брак был заменен гражданской регистрацией. Было запрещено проповедовать на какие-либо иные темы, кроме «сугубо религиозных».
Отдел ГПУ по борьбе с Церковью, который возглавил Е. А. Тучков, видя недостаточность одного только насилия, решил подорвать Церковь изнутри с помощью раскола. 5 мая 1922 г. был арестован патр. Тихон по ложному обвинению в сопротивлении изъятию церковных ценностей и помещен под охрану в Донской монастырь в Москве, с перспективой смертного судебного приговора. Согласно принятому на Соборе решению и грамоте патр. Тихона от 16.05.1922, его местоблюстителем должен был стать митр. Ярославский Агафангел, поскольку митр. Кирилл (Смирнов) давно уже (с 1919 г.) с небольшими перерывами сидел или был в ссылках вдали от столиц. Пользуясь этим, группа прот. Александра Введенского, свящ. Владимира Красницкого и возглавившего раскол еп. Владимирского Антонина (Грановского) объявила себя «Высшим Церковным Управлением» (ВЦУ) и захватила власть в Церкви.
Обновленчество эксплуатировало довольно широко распространившиеся в предреволюционные и революционные годы антимонархические страсти и разные честолюбивые стремления радикально реформировать церковную жизнь, напр., покончить с особым статусом монашества, ввести женатый епископат, второбрачие для духовенства, демократические процедуры выбора епископов, новый календарь, богослужение на русском языке и пр. Это сопровождалось все большей политизацией влево в духе христианской социал-демократии или христианского социализма. С подобными предложениями еще в 1905 г. т.н. «Группа 32-х» (32 питерских священника) обратилась к митр. Антонию (Вадковскому), затем время от времени появлялись короткоживущие объединения вроде «Союза церковного обновления» и «Христианского союза борьбы», пока в марте 1917 г. не был создан в Петрограде Всероссийский Союз демократического православного духовенства и мирян, с про-эсеровской ориентацией, а в Москве — аналогичная по задачам Социал-христианская рабочая партия.
В Петрограде проф. Санкт-Петербургской Духовной Академии Б. В. Титлинов стал издавать для христианских радикалов журнал «Церковно-общественный вестник», где расписывались идеи будущего обновленчества. Настал «звездный час» раскольников. Были распространены ложные слухи об отречении патриарха. К ним на время присоединился даже уважаемый митр. Сергий (Старгородский) — вскоре он отойдет и затем принесет публичное покаяние патр. Тихону. Антонин объявил себя «митр. Московским» и вместе с несколькими другими новоявленными «митрополитами» поставил Введенского «еп. Крутицким», который затем повысил свой ранг до «архиепископа Лондонского и всея Европы». ГПУ поддержало все это актуальное для него безобразие, имея в виду, развалив Церковь, ликвидировать со временем всех, как «тихоновцев», так и «обновленцев». В Церкви установилась система религиозно-политического террора. ГПУ не допустило Агафангела в Москву за его отказ выполнять требования Красницкого, нагло явившегося к нему по заданию Тучкова. (Красницкий — деятель с черносотенным прошлым, писал раньше на тему «Социализм как дело рук сатаны», а потом решил этому делу послужить). Митр. Петроградский Веньямин отлучил этих трех предателей от Церкви, за что и был арестован коммунистами, клеветнически осужден и расстрелян.
Пока митр. Агафангел Ярославский не был арестован, он успел (18.06.1920) объявить официально и полномочно — как Патриарший Местоблюститель — о незаконности всех действий ВЦУ и призвал епархиальных архиереев не признавать самозванцев и самостоятельно решать вопросы епархиального управления до наступления времени, благоприятного для восстановления канонических норм. Агафангел категорически отверг также все преобразования церковной жизни, которые предлагали и отчасти осуществили обновленцы. ГПУ ответил тем, что поместил Агафангела под строгий домашний арест в Спасском монастыре (в Ярославле), а затем в городскую тюрьму, готовя обвинение в антисоветской деятельности. «ВЦУ» же заявил, что лишает сана 80 верных Тихону епископов. В 1923 г. началась «власть Соловецкая»: Соловецкий монастырь был закрыт и превращен в СЛОН — Соловецкий лагерь особого назначения, а затем и в СТОН — тюрьму особого назначения, для тех, кого не устраивало обновленчество и все прочее, что творили большевики.
В целом благодаря содействию ГПУ обновленцы — агенты богоборческой власти — получили две трети действовавших тогда храмов (а в Петрограде практически все). 23 апреля 1923 г. обновленцы шумно провели свой псевдособор, на котором возгласили «многая лета» советскому режиму и приветствовали Ленина как «борца за великую социальную истину». Патриарха объявили лишенным сана и монашества «за реакционную политику» и объявили недействительной его анафему. «Тихоновцы» бойкотировали, за что поплатились арестами немалого числа из своих рядов. Но обновленцы не получили никакого признания других православных церквей, кроме, увы, на некоторое время со стороны Константинопольского патриарха Григория VII, чем он весьма надолго — на весь ХХ в. — дискредитировал свою кафедру в глазах многих русских православных. Напротив, архиеп. Кентерберийский к его чести решительно поддержал Тихона. Великобритания заявила официальный протест с требованием освободить Тихона, пригрозив отозвать свое представительство из Москвы. Патриарха освободили из-под ареста, получив от него заверение «Я советской власти не враг».
Обновленческие храмы пустовали — верующий народ увидел иудин грех и поддержал традиционное Православие, что в конце концов и решило судьбу обновленчества. Лучшие и наиболее авторитетные «тихоновские» иерархи получили достаточную поддержку верующих в своей борьбе с обновленцами. В Москве им успешно противодействовал, напр., личный секретарь патр. Тихона свт. Иларион (Троицкий), заработав на этом Соловки, после которых и скончался в тюремной больнице в 1929 г. в Ленинграде. Другим их принцпиальным противником стал еп. Серпуховской Мануил (Лемешевский). Обновленцы, чувствуя, что их позиции становятся все более зыбкими, провели еще один «собор», умерили радикализм и попытались убедить «тихоновцев» пойти на примирение с ними на условиях, разумеется, верховного надзирателя Тучкова. Но их предложения были отвергнуты. Движение пошло на убыль.
С выходом Тихона на свободу завершились местоблюстительские полномочия Агафангела. ГПУ сослало митр. Агафангела в Нарымский край для полного отстранения от событий церковной жизни, затем в Пермскую тюрьму. Все же он вернулся на Ярославскую кафедру, где служил до своей кончины в 1928 г. В его отсутствие по смерти Тихона (07.04.1925) местоблюстителем стал в Москве митр. Петр (Полянский), который за решительную борьбу с обновленцами быстро попал за решетку и вышел на свой крестный путь тюрем, лагерей и ссылок. Своим заместителем он назначил Нижегородского митр. Сергия (Страгородского).
Митр. Сергий поставил своей целью добиться легализации Церкви. В 1926 г. он был арестован вместе с десятками других архиереев по делу о тайных выборах патриарха; таковым был назван митр. Кирилл (Смирнов). В июле 1927 г., выходя на свободу, Сергий вместе со своим Синодом издал Декларацию об отношении Православной Российской Церкви к существующей гражданской власти, где он благодарит Советское правительство за «внимание к духовным нуждам православного населения» и где есть слова: «Мы хотим быть Православными и в то же время сознавать Советский Союз нашей гражданской родиной, радости и успехи которой — наши радости и успехи, а неудачи — наши неудачи». Едва ли кто поверит в искренность такой благодарности, а слова о «наших радостях» вызвали столько ответных нападок, что нет смысла их подробно излагать. Оппоненты восприняли эти слова в самом худшем смысле, что «наши радости» — те же, что и у антихристова режима, расстреливающего верных. Сергий слабовато возражал, что речь идет о единстве Церкви с народом, с Родиной, о радостях Родины и народа, что тоже странно в ситуации, когда немалые массы народа отвернулись от верующего меньшинства, приняли революцию и ушли в атеизм.
Ответом стал отклик томившихся на Соловках епископов, датированный 27 сентября 1927 г. , в составлении которого велика роль архиеп. Илариона (Троицкого). Одобрив сам факт обращения к правительству и приняв чисто политическую часть Декларации, епископы осудили ее не только за вышеотмеченное, но и за следующее: «Послание Патриархии безо всяких оговорок принимает официальную версию и всю вину в прискорбных столкновениях между Церковью и государством возлагает на Церковь», на «контрреволюционное» духовенство, тогда как многочисленные епископы и священники гонимы и в узах «за свою чисто церковную деятельность (борьбу с обновленчеством)… Настоящей же причиной борьбы, тягостной для Церкви и для самого государства, служит задача искоренения религии, которую ставит для себя настоящее правительство». «Высшая Церковная Власть, ручаясь за лойяльность Церкви в отношении к государству, открыто должна будет заявить правительству, что Церковь не может мириться с вмешательством в область чисто церковных отношений государства, враждебного религии». Но еще больше, чем его Декларация, возмущение многих православных вызвали другие официальные заявления митр. Сергия, что в Советском Союзе нет преследований за веру.
Они появились как реакция на Декларацию митр. Сергия, на его ложь об отсутствии гонений на верующих и на его произвольные смещения с кафедр достойных иерархов.
«Даниловская оппозиция» появилась еще при патр. Тихоне, когда архиеп. Волоколамский Феодор (Поздеевский), весьма уважаемый в Церкви, решил, что Тихон совершил слишком большие уступки антихристианской власти. О нем говорили: «Строгий монах, человек бескомпромиссной твердости, он считал, что Церкви незачем вступать в диалог с атеистическим государством». (Феодор по своей ситуации какое-то время мог себе позволить быть столь жестким, но Тихон — нет.) Тем более заявления и действия Сергия Феодор отвергал как капитулянтские. Он не шел на раскол, но перестал поминать имя Сергия за богослужением после его декларации. Феодор, впрочем, готов был убеждать Сергия отказаться от Декларации, но еп. Стародубский Дамаскин (Цедрик) из этой оппозиции, погибший за веру, как и Феодор, в 1937 г., направил Сергию резкое письмо, где писал: «…вопреки Декрету об отделении Церкви от государства, Православная Церковь вступила в тесный, живой контакт с государством. И с каким государством?! Возглавляемым не православным царем, а властью, которая основной задачей своей поставляет уничтожение всякой религии, и прежде всего Православного Христианства…» Еп. Дамаскин канонизирован в августе 2000 г. С именем Феодора (Поздеевского) ассоциировали организацию катакомбной «Истинно Православной Церкви», что, впрочем, оспаривается, поскольку он явно никогда не шел на раскол.
«Ярославская оппозиция» просуществовала недолго в 1928 г., когда митр. Агафангел (в 1926 г. отказавшийся от полномочий Местоблюстителя в пользу Сергия) в какой-то момент признал невозможным выполнять те административные распоряжения митр. Сергия, которые считал его личным произволом — вопреки «возвещенной Христом внутрицерковной свободе». К подобным действиям Сергия он относил ничем не обоснованные перемещения некоторых иерархов с одних кафедр на другие. Агафангел на раскол с митр. Сергием все же не пошел: «Принципиально власть Вашу, как Заместителя, не отрицаем». Вместе с ним к этой оппозиции относился архиеп. Угличский Серафим (Самойлович), расстрелянный в 1937 г., и ряд ярославских епископов.
С 1929 г. в оппозиции митр. Сергию был митр. Кирилл (Смирнов), к которому стал близок еп. Ковровский Афанасий (Сахаров), со временем ставший самым авторитетным среди «непоминавших» — тех, кто в силу ухода от административного подчинения Сергию не упоминали его имя на литургии как правящего архиерея, что, впрочем, не означало отказа от «поминовения предержащих властей». Митр. Кирилл был чужд всякому лукавству в деле церковном (участвовать в богослужениях, где поминают Сергия, писал он, «по совести не следует» — к Чаше нужно подходить «в духе церковной правды») и не шел ни на какие духовные уступки безбожным властям. Еще в 1927 г. он решительно отказал Тучкову, когда тот предложил ему возглавить Церковь: «Евгений Александрович, Вы не пушка, а я не бомба, которой Вы хотите взорвать изнутри Русскую Церковь». Тучков предлагал ему патриаршество, если он будет отстранять своей властью от служения неугодных режиму епископов.
Причиной несогласия Кирилла с Сергием стала не Декларация, а канонический вопрос: Сергий, замещая Петра, вовсе не стал равен ему по своим правам; Сергий ни от кого не получил права создавать при себе «Временный Патриарший Синод». Незаконный Синод не вправе давать распоряжения, обязательные для исполнения. (Кирилл, как видно, не обвинял Сергия в ереси или расколе, не отрицал действенности таинств, которые совершали подчиненные ему иерархи и клирики, и не осуждал последних за верность Сергию.) «Непоминавшие», кто чутко и с пониманием воспринимал слово Кирилла и имел мужество следовать его пути, перестали посещать «сергианские» храмы и участвовали только в «катакомбных» богослужениях по домам, где собирались небольшие хорошо законспирированные группы верных. Госбезопасность за ними упорно охотилась.
Митр. Петр, будучи в тюрьмах, лагерях и ссылках, не отказался от местоблюстительства и писал Сергию, что ему следовало бы согласовывать с ним свои решения. Петр был сильно огорчен тем, что из-за политики Сергия многие православные оказались за стенами храмов, и тоже, как и Кирилл, упрекал своего заместителя за раздоры в Церкви, вызванные «мероприятиями, превысившими Ваши полномочия». Сергий все же позволил себе предать заочному церковному суду митр. Кирилла и лишил кафедры гонимого за веру. В ответ на подобное беззаконие Кирилл все же не стал ради мира в Церкви объявлять себя местоблюстителем, хотя формальное и моральное право на это имел. Крестный путь митр. Кирилла кончился расстрелом в Чимкенте в 1937 г. Митр. Петр расстрелян в том же году в районе Магнитогорска. В одном предсмертном письме (от 23.03.1937) Кирилл писал: «Происшествия же последнего времени окончательно выявили обновленческую природу Сергианства».
Еп. Афанасий (Сахаров) после кончины митр. Сергия, ставшего патриархом, и интронизации патр. Алексия I (Симанского) в 1945 г. призвал всех «непоминавших», находившихся в катакомбах, признать канонические полномочия Алексия I. Сахарова сам патриарх принял в общение. Это и стало завершением движения «непоминавших». В августе 2000 г. Архиерейский Собор Русской Православной Церкви причислил к лику святых всех названных здесь оппозиционеров, кроме Поздеевского, а канонизация митр. Петра была в 1997 г. В докладе митр. Крутицкого и Коломенского Ювеналия на этом Соборе сказано так: «В действиях «правых» оппозиционеров, часто называемых «непоминающими», нельзя обнаружить злонамеренных, исключительно личных мотивов. Их действия обусловлены были по-своему понимаемой заботой о благе Церкви». В кругу священников и монахов, которыми руководил еп. Афанасий, сформировался о. Александр Мень, убитый за свидетельство веры в 1990 г.
«Евлогиане». Это один из расколов в среде наших православных эмигрантов. Возведенный в 1922 г. патр. Тихоном в сан митрополита и назначенный Экзархом Западной Европы, Евлогий с 1927 г. стал в оппозицию митр. Сергию. Это реакция на церковную политику митр. Сергия, который в 1927 г. направил к зарубежным иерархам требование, чтобы они не просто не возражали против Декларации, но давали заявления о своей лояльности советскому режиму. Правда, прямым поводом для ухода Евлогия из-под юрисдикции митр. Сергия стала все же не его Декларация и даже не требование лояльности, для многих зарубежных по совести совершенно неприемлемое, а другое требование Сергия, предъявленное им в 1929 г., — не участвовать православному духовенству в межконфессиональных молитвах о гонимых верующих в СССР. Евлогий ответил, что молиться за гонимых — это пастырский долг. Сергий потребовал от Евлогия отставку. Епархиальный съезд убедил Евлогия остаться, после чего Сергий уволил его в 1930 г. от управления западно-европейскими приходами и запретил в служении. Митр. Евлогий не признал законность таких прещений и перешел в юрисдикцию Константинополя. В конце своих земных дней митр. Евлогий примирился с РПЦ, но это осталось только его личным примирением — после его кончины (†1946) приходы предпочли сохранить прежнюю юрисдикцию. Единственный приход в Париже, оставшийся тогда верным Москве, взял под свое руководство архиеп. Вениамин (Федченков), организовавший затем во Франции Патриаршую Православную Церковь. В 1938 г. вл. Вениамин стал митрополитом, а в 1947 г. репатриировался и управлял несколькими епархиями на территории Советского Союза до увольнения на покой.
«Карловацкий раскол» охватил большую часть русской православной эмиграции и связан с именем митр. Антония (Храповицкого). В 1920 г. Константинопольский Патриарх Григорий VII в одностороннем порядке (т.е. не посчитавшись с патр. Тихоном) легализовал созданное эмигрантами Временное Высшее Русское Церковное Управление за рубежом под руководством митр. Антония. Это Управление затем самовольно перебралось в Сербию в г. Сремские Карловцы, где в 1921 г. организовало 1-й Всезарубежный русский церковный съезд, переименовавшийся в собор, который под напористым давлением Высшего монархического совета принял резолюцию о восстановлении Романовых на российском престоле. Вскоре Управление направило на Генуэзскую конференцию призыв начать крестовый поход против коммунистического Союза. Большевикам в России как раз и нужно было побольше таких экстремистских решений и обращений, чтобы громить православие.
Патр. Тихон вместе с Синодом дал распоряжение закрыть это управление и передать все церковно-властные полномочия митр. Евлогию (Георгиевскому), энергично протестовавшему против подобной политизации зарубежников. Управление, однако, было распущено в том лишь смысле, что переименовано в Зарубежный Архиерейский Синод. Фактически указ Тихона был саботирован. С этого начался карловацкий бунт против церковной власти в Москве (да и Константинополя), сначала неявный, а затем и открыто враждебный после Декларации митр. Сергия. Зарубежный Синод попытался также противоканонически подчинить себе митр. Евлогия, но безуспешно. С 1926 г. зарубежные православные эмигранты раскололись на «евлогиан» и «карловчан». Последние отличались в течение всего ХХ в. особой агрессивностью как по отношению к РПЦ, так и к зарубежным патриаршим приходам и к «евлогианам», у которых отняли немало приходов, особенно в Германии. В годы фашизма «карловчане» добровольно поддержали Гитлера и его режим, ничего не имея против его политики государственного расизма и антисемитизма; они безосновательно надеялись на поддержку им дела восстановления монархии в России.
В 90-е гг. они попытались перенести раскол на территорию России, но немногого добились. Атмосфера в РПЦ тем не менее продолжает отравляться их влиянием на ультраправые и отчасти умеренно правые круги. Те, кто позволяет им влиять на себя, обзаводятся примерно одним и тем же «джентльменским набором»: это антисемитизм, антидемократизм, антиэкуменизм, ненависть к католикам и протестантам, бескультурье, подозрительность ко всему, что не свое, презрение и вражда к Патриарху и Синоду в Москве (и в Константинополе), болезненное стремление обвинять всех неугодных, а особенно творчески активных православных, в немыслимых ересях, «неообновленчестве», «жидовстве», «масонстве» и пр.; все это лицемерно подается как ревность о подлинном православии и монархии. В целом это сектантское сознание, агрессивно навязываемое всей Церкви.
«Иосифлянский раскол» связан с митр. Иосифом (Петровых). Назначенный Сергием на Ленинградскую кафедру в 1926 г., он не был допущен туда агентурой ГПУ, из-за чего получил от Сергия в 1927 г. другое назначение в Одессу, но отказался подчиняться. С этого и начался раскол, центром которого стал Ленинград, где на стороне Иосифа было поначалу 60% городских храмов. Он объединил самых решительных оппонентов Сергия, которые, в отличие от Кирилла, Петра и Агафангела, занялись его моральной дискредитацией и стали отрицать действенность таинств в «сергианской» Церкви. Это было мнение еретическое, поскольку учение Церкви отклоняет точку зрения, согласно которой административные и личные грехи и ошибки лишают благодати иерарха и возглавляемую им общину. Вероятно, около 15% епископата всей страны поддержали раскол. Но соловецкие епископы-узники, как и митр. Петр (Полянский), раскол осудили. Тогда еще живой архиеп. Иларион (Троицкий) реагировал просто и ясно: «Считаю их дело совершенно не основательным, вздорным и крайне вредным». К тому же новый раскол был наруку Тучкову, когда он понял, что обновленцы не смогли увлечь за собой церковный народ, а значит их списать как отработанный вариант и заменить более солидным расколом справа. Над возвращением к Сергию отколовшихся в Ленинграде приходов много потрудился назначенный туда митр. Серафим (Чичагов), которому помогли еп. Петергофский Николай (Ярушевич) и еп. Серпуховской Мануил (Лемешевский). В 1928 г. Иосиф был запрещен Сергием в священнослужении, затем арестован и сослан в Казахстан, где и был расстрелян в 1937 г. в Чимкенте. Предложения его канонизировать как мученика за веру встречают сейчас в Церкви немалое сопротивление, но последнее слово на этот счет еще не сказано.
«Григорьевский раскол» связан с архиеп. Екатеринбургским Григорием (Яцковским). После ареста митр. Петра архиеп. Григорий и группа других епископов объявили себя «Временным Высшим Церковным Советом». Митрополиты Сергий, Агафангел и Петр, а также еп. Иларион (Троицкий), кто раньше, кто позже, отвергли притязания этой группы, которая к тому же не смогла привлечь на свою сторону верующий народ, так что сам Григорий в январе 1927 г. ушел в отставку (†1932 вне общения с РПЦ). Надежда ГПУ развалить с его помощью «тихоновскую» Церковь не оправдалась. Раскол, впрочем, какое-то время продолжался в виде маргинализировавшейся «Борисовщины» по имени еп. Можайского Бориса (Рукина), объявленного «митр. Московским». Он умер в Бутырке в 1931 г. тоже без примирения с митр. Сергием. Их канонизации не будет, как и самосвятов-липковцев и других, позже возникших группировок украинских автокефалистов. Были и маломасштабные расколы вроде антиколхозной «Буевщины» в Воронежской обл., от еп. Воронежского Алексия (Буя).
1930-е гг. — время обширных гонений, арестов и расстрелов не только «сергианского» епископата и духовенства, но и всех прочих группировок. В докладе митр. Ювеналия говорится: «Гонения на Русскую Православную Церковь начались с 1917 года и приняли массовый и ожесточенный характер уже в 1918 году. Своего апогея они достигли в 1937-1938 годах. По данным Правительственной комиссии по реабилитации жертв политических репрессий, в 1937 году было арестовано 136 900 православных священно- и церковнослужителей, из них расстреляно 85 300; в 1938 году арестовано 28 300, расстреляно 21 500». Расколы, в конце концов, сошли на нет, митр. Сергий оставался на своем посту, а катакомбники ждали лучших времен, храня верность духу Поместного Собора 1917-1918 гг. и «тихоновского» периода.
22 июня 1941 г. в день всех святых, в земле Российской просиявших, началась Великая Отечественная война. Митр. Сергий произнес патриотическую проповедь и благословил предстоящий всенародный подвиг. 4 сентября 1943 г. состоялась встреча митр. Сергия со Сталиным, изменившая статус Церкви в стране. Помимо Сергия, приглашены были также митр. Николай (Ярушевич) и митр. Алексий (Симанский). Мало кто из иерархов и духовенства оставался тогда в действии (всего 3 митрополита и 8 епархиальных архиереев), прочие были либо в вынужденной отставке, либо сосланы или в тюрьмах и лагерях. Священников на свободе называли около сотни. Таков итог государственного погрома Церкви.
Сталин, надо думать, решил, что достигнуто полное послушание режиму оставшихся на свободе иерархов, что дает возможность уверенно использовать их для целей имперского патриотизма внутри страны и на внешнеполитическом идеологическом фронте в Восточной Европе и на Ближнем Востоке. А заодно продемонстрировать западным союзникам по антигитлеровской коалиции религиозную толерантность. Разгул революционного беснования был введен в рамки жестко организованного политического демонизма. Сталин мог позволить себе смотреть на Церковь глазами не воинствующего атеиста, а циничного властолюбца, которому что-то от нее надо было в военное время и для послевоенных планов экспорта коммунизма в другие страны.
Он дал согласие на восстановление и открытие храмов, возвращение духовенства из мест заключения и ссылки, проведение Собора, открытие духовных школ, возвращение Церкви Св.-Троице-Сергиевой Лавры и издание Журнала Московской Патриархии. Сталин распорядился также создать для спецнадзора Совет по делам РПЦ при СНК СССР, возглавить который поручил генерал-майору КГБ Г. Г. Карпову. Собор, проведенный 8 сентября 1943 г. в небольшом составе всего 19 архиереев, избрал Сергия патриархом. Был образован Священный Синод при патриархе и принят Устав.
Во многом Сталин сдержал свои обещания — общее число храмов, как открытых заново, так и доставшихся вместе с открытыми на оккупированных фашистами территориях, где немцы в пику коммунистам разрешали восстанавливать храмы, составило к 1947 г. около 14 тыс. Московская Духовная Семинария начала действовать через месяц после кончины патр. Сергия (15.05.1944) сначала в Москве, а затем в Загорске (б. Сергиевом Посаде). Затем число семинарий дошло до семи — в Ленинграде, Киеве и др. Патр. Сергий восстановил немало епархий и в 1944 г. число служивших епископов достигло 41. (В лагерях еще живы были, вероятно, десятки епископов, которых на Собор не привезли.) Заключенных епископов, монахов и священников выпускали на свободу явно избирательно — решали не особо считаясь с Сергием и Алексием, которые и не слишком настаивали в сложных случаях. Напр., самый авторитетный в тогдашних «катакомбах» еп. Афанасий (Сахаров), который по милости Божией на редкость долго оставался в живых, освобожден был только в 1955 г., 10 лет спустя после принятия в общение патриархом Алексием I.
Алексий I (Симанский) был избран на следующем более представительном Поместном соборе (31.01-02.02.1945), где было уже 46 архиереев, 87 священников и 37 мирян. О соблюдении древнецерковных канонов под пятой режима говорить нет смысла, как и о соборности. Совет по делам РПЦ решал все ключевые вопросы. Этот Совет, напр., предложил Собору 1945 г. утвердить Положение об управлении РПЦ, согласно которому в Церкви, напр., не нужны никакие епархиальные или приходские советы, а все дела решают епископы и настоятели как хранители печатей (а их одобряет, разумеется, Совет по делам РПЦ, который их регистрирует). При этом не были отменены законы 1929 г., согласно которым не духовные лица, а только двадцатки мирян являются теми, с кем представители власти вступают в какие-то официальные отношения. В дни хрущевских гонений легко было покончить с принятым Положением как несоответствующим государственному законодательству.
РПЦ вскоре понадобилась Сталину для следующих инициатив:
•    Вернуть под юрисдикцию Москвы по возможности больше русских эмигрантских приходов. В Болгарии, напр., к РПЦ присоединился карловацкий архиеп. Серафим (Соболев), а в Китае и Манчжурии — четыре епископа. Митр. Анастасий (Грибановский), возглавивший карловацкий раскол после войны, резко выступил против объединения. «Евлогиане» тихо уклонились вопреки своему предстоятелю. Все же небольшой Патриарший Экзархат в Западной Европе был создан.
•    Вывести из-под юрисдикции Константинополя православные приходы в Прибалтике и в странах, попавших в «соцлагерь». Здесь оккупационный режим хорошо помог справиться с поставленными задачами.
•    Ликвидировать униатский вопрос. Без силовых методов НКВД он был нерешаем. Западно-украинских греко-католиков возглавлял совершенно непримиримый к Москве митр. Иосиф (Слипый). Он был арестован в 1945 г., а вслед за ним весь епископат и около половины из 2 тыс. священников. Проправославных священников оказалось 997, которые написали прошения о присоединении к РПЦ. В 1946 г. был организован Львовский собор (разбойничий, по греко-католическим оценкам), который объявил, что Уния больше не существует, и принял решение о присоединении собравшихся к Православию. Греко-католики ушли в подполье до 1989 г., когда они были вновь легализованы перед развалом СССР. В 40-е гг. Московская Патриархия поддержала действия НКВД по их разгрому, в 90-е предъявляла претензии католикам за их активность на территории Украины, отнесенной к «канонической территории» Москвы.
•    Вести антиватиканскую борьбу. В основном идеологическую, но и содействовать подрыву и полной нейтрализации влияния Рима на страны коммунистического блока. В Польше это совершенно не удалось, да и в других странах успех был неубедителен.
•    Созвать VIII Всеправославный Собор, с попыткой сделать Москву центром мирового православия. Ряд международных инициатив Алексия I предшествовал этому начинанию, которые выявили, что Московская Патриархия не располагает большим авторитетом на православном Востоке и не в состоянии организовать такой Собор.
•    «Борьба за мир». Поскольку дальнейшая экспансия коммунизма была быстро остановлена, режим взял курс на самоизоляцию и «холодную войну» с Западом под лозунгами мирного сосуществования. РПЦ участвовала в проведении разного рода форумов и пропагандистских акций в защиту мира и громогласно осуждала «американский империализм», НАТО и всяких «агрессоров». Режим жестко требовал от Церкви внесения больших сумм в «фонд мира», без права как-то влиять на расходование этих сумм и получать об этом какую-либо информацию. Практика подобных вымогательств продолжалась до 90-х гг.
Сталин убедился, что возможности Московской Патриархии стать нужным для него инструментом международного влияния не так уж и велики, и потерял к ней политический интерес. В последние годы его правления отношения стали холодными, Церковь уже не могла развертывать деятельность вширь и стала терять храмы. Нужда требовала от иерархов постоянно убеждать режим, что РПЦ ему полезна. Режим развертывал атеистическую пропаганду и ужесточал контроль над деятельностью епископов и священников.
Все же и в таких условиях Церковь смогла жить и действовать. Вероятно, в подполье было немало сохранившихся православных общин, большая часть которых получила возможность легализоваться и обращаться к властям с просьбами о предоставлении тех храмов, которые не были разрушены, но использовались в хозяйственных целях. С большим трудом некоторую их часть удалось вернуть и восстановить для службы. Вновь началась религиозная проповедь, восстанавливалось духовное окормление, совершалась Литургия. Патриарх Алексий заботился о духовном образовании и духовном возрождении клира. Священников явно не хватало и их нередко поспешно готовили к служению. Семинарии давали не более 300 священников в год, при нужде в несколько раз большей.
Немало настоящих православных пастырей вернулось из лагерей и ссылок, а также и из катакомб. Достаточно назвать святителя-хирурга архиеп. Луку (Войно-Ясенецкого), служившего на Тамбовской кафедре и в Крыму. Его проповеди и апологетические книги расходились в списках и машинописных копиях по стране. Так начинался церковный самиздат. Еп. Мануил (Лемешевский), решительный борец с обновленчеством, вернувшись в 1944 г. из лагерей, основательно служил на Чкаловской кафедре до ареста в 1948 г. Старец иеросхимонах Серафим (Вырицкий) духовно вел весьма многих в Ленинграде до своей кончины в 1949 г. Иеросхимонах Сампсон (граф Сиверс), бежав из лагерного госпиталя в 1945 г., пастырски трудился вплоть до 1979 г. в разных местах страны, включая и Москву, так что величие его подвига только сейчас начинает осознаваться. Белгородский старец архим. Серафим (Тяпочкин), вернувшись из ссылки в 1955 г., прославился своим служением в с. Ракитном (†1982). Также и старец Таврион (Батозский), единственный из оставшихся в живых участников тайных выборов патриарха в 1926 г. Архим. Сергий (Савельев), вернувшись в Москву из северных мест заключения, создал небольшую общину верных, надолго сохранившуюся после его смерти в Рождественскую ночь в 1977 г. Центром духовного просвещения и возрождения старчества стала Глинская пустынь, вновь закрытая в 1961 г.
Имела место ограниченная репатриация верующих с Запада. Митр. Вениамин (Федченков), сохранивший за границей верность Московской Патриархии, ревностно служил в Советском Союзе с 1947 по 1961 г. и оставил после себя несколько томов прекрасных книг о наших православных подвижниках и свидетелях веры, которые стали издаваться лишь в 90-х гг. С 1950 по 1984 г. в Союзе служил вернувшийся из Софии прот. Всеволод Шпиллер, к которому потянулась богоискательская интеллигентская молодежь. Прославился своими трудами священника-исповедника прот. Николай Голубцов (†1966).
Выступив с разоблачение культа личности Сталина на ХХ съезде КПСС и объявив Программу построения коммунизма к 1980 г., Н. С. Хрущев решил покончить с тем особым статусом, который РПЦ получила в 40-е гг. В будущем коммунистическом обществе Церкви места не будет, — заявил он. Это означало начало гонений, на которые мало кто стал обращать особое внимание как на Западе, так и среди тех, кто боролся за свободу в Союзе. Широко развернулась антирелигиозная пропаганда, православие очерняли самыми разными способами. Т.н. «научный атеизм» в обязательном порядке преподавали практически везде. Доходило дело до индивидуальной работы идеологических активистов с отдельными верующими, которая нередко кончалась изгнанием их с работы (особенно с важных госпредприятий), штрафами, судебными делами, а то и — со временем -принудительной психиатрией. С особым остервенением преследовали за работу с детьми и молодежью.
С 1959 по 1962 г. было закрыто около 7 тыс. церквей. Нередко не только закрывали, но и разрушали. Хрущев не желал встречаться с патриархом по вопросу о новых гонениях. Закрыты были семинарии в Киеве, Саратове, Симферополе, Луцке и Жировицах. Из 90 монастырей (в основном унаследованных после войны на ранее оккупированных территориях) осталось 18. В 1961 г. власти потребовали привести церковный Устав в соответствие с религиозным законодательством 1929 г., в результате чего священники перестали быть даже членами приходских «двадцаток» и лишены были участия в решении административных и финансовых вопросов. Епископы тоже фактически не управляли епархиями — этим занимались уполномоченные Совета по делам РПЦ. Против таких мер выступил архиеп. Калужский Ермоген (Голубев), к которому присоединились еще 7 епископов, включая еп. Курского Леонида (Полякова), что привело к новым репрессиям безбожников.
Вероятно, около 2,5 тыс. священников потеряли регистрацию, а значит возможность легально служить. Были немногие случаи измены вере среди духовенства, на которые патриарх жестко отреагировал отлучением, но общее число верующих в целом по стране не сократилось. Митр. Николай (Ярушевич) в 1959-1960 гг. открыто осуждал гонения, за что был устранен властями с церковной работы и вскоре умер в больнице при каких-то темных обстоятельствах. Многие из потерявших регистрацию продолжали тайно работать. Кое-кого арестовывали и сажали, но не так много, если сравнивать с десятилетиями сталинизма. Все же два имени следует назвать: с 1960 г. в лагерях оказались архиеп. Казанский Иов (Кресович) и архиеп. Черниговский Андрей (Сухенко).
Немало монахов и монахинь подвизались в миру, внешне не выдавая себя, и были священники, рисковавшие брать на себя духовное попечение о них. Их число ведомо только Богу. Многие из них так и умирали вне монастырей, в том числе и в 90-е гг. после конца коммунизма. Сравнительно тусклая и где-то морально гнилая официальная жизнь соседствовала в Церкви с разраставшейся подпольной, куда тянулись лучшие характеры, преданные Богу и Церкви. Митр. Никодим (Ротов) и архиеп. Ярославский Иоанн (Вендлянд) — люди, казалось бы, совершенно официальные, т.е. обязанные быть более других преданными режиму, — в этой ситуации рискнули рукоположить несколько сот тайных священников для подпольных общин, всерьез опасаясь, что, может быть, еще очень многим, если не всем, придется уйти в катакомбы. Агентура КГБ прилагала немало усилий, чтобы разобраться в том, что происходило в этих неподконтрольных дебрях. Еще более разрослась и ранее бытовавшая вербовка внутрицерковных осведомителей для сотрудничества с КГБ — среди священников, а затем и студентов семинарий и просто рядовых верующих. Вынужденными сотрудниками становились практически все иерархи, особенно те, кому необходимо было по роду работы вступать в контакты с иностранцами или участвовать в международных мероприятиях. Эта практика продержалась до 90-х гг.
С устранением Хрущева от власти в 1964 г. антицерковная политика стала ориентироваться на стабилизацию под знаком жесткого всестороннего контроля. Атеистическая пропаганда стала убого рутинной, не особо воинственной. Атеисты нагоняли скуку на слушателей, теряя способность разжигать страсти. Совет по делам РПЦ реорганизовали в Совет по делам религий, который возглавил Куроедов, известный фразой: «Тому, кто попытается сопротивляться постановлениям о приходах, мы переломаем ноги». О восстановлении канонических норм в Церкви по-прежнему не могло быть и речи. С кончиной патр. Алексия I в 1970 г. Поместный Собор избрал новым патриархом Пимена (Извекова), отличавшегося благочестием, любовью к богослужению, искренней религиозностью и покладистостью по отношению к властям, что и предрешило согласие ЦК КПСС и КГБ на это избрание.
Церковь могла совершать свои обряды, но не вправе была проповедовать веру в обществе, а также открыто возражать атеистам. Регистрация новых общин и открытие отнятых ранее храмов в принципе стали возможными, но процедурно были весьма затруднены. Все же иногда православные храмы открывали — чаще всего в тех местностях, где слишком много, с точки зрения властей, становилось баптистов и пятидесятников, с которым справиться было крайне сложно. Число храмов до времен «перестройки» оставалось все тем же, изредка где-нибудь закрывали или взрывали. Оставшиеся семинарии продолжали свою работу, но в них долго и упорно не допускали тех, кто уже получил светское высшее образование. Рукополагали примерно по 200 человек в год. Священников «требоисполнителей» не трогали, но оказывали сильное давление на активных проповедников и тех, кто по-настоящему вел пастырскую работу. За подпольем следили, чтобы сохранять уверенность, что «вся ситуация под контролем». Преследовали только активных священников и мирян, рисковавших выступать на Западе с заявлениями о бесправии РПЦ и о гонимых активистах.
Но и в этих условиях были иерархи, болевшие сердцем о нуждах Церкви. Напр., архиеп. Вологодский и Великоустюжский Михаил ЗМудьюгин) открыто выступал за изменение Конституции СССР и религиозного законодательства. Архиеп. Курский и Белгородский Хризостом с 1975 по 1981 гг. рукоположил для нужд 175 храмов своей епархии 120 новых священников, за что был изгнан из Отдела внешних церковных сношений и перемещен на другую кафедру. Но реп§ессии касались отдельных сановных лиц и уже не портили установившихся отношений церковного административного аппарата и государственных структур. Примером устойчивости баланса стало в 1983 г. возвращение Русской Православной Церкви Московского Свято-Данилова монастыря — в тот самый год, когда было арестовано несколько активистов-мирян и угроза нависла над известными проповедниками веры, напр. о. Александром Менем. Он служил под Москвой и активно проповедовал Евангелие; крестил несколько тысяч человек и опубликовал за рубежом несколько томов книг, посвященных истории мировых религий и апологии христианской веры.
На этом фоне заметной стала никем не санкционированная религиозная активность снизу. В 1974 г. А. Огородников организовал религиозно-философский семинар, который работал в Москве и Ленинграде до его ареста в 1978 г. Он получил за эту деятельность 6 лет лагерей и 5 лет ссылки. О. Димитрий Дудко нарушил «табу» молчать перед атеистами и стал открыто с ними полемизировать. В 1976 г. о. Глеб Якунин организовал Христианский комитет защиты прав верующих, который активно действовал до ареста о. Глеба и его сотрудников в 1979 г., за что он и получил 5 лагерей и 5 лет ссылки (впоследствии — уже в 90-е гг. был лишен сана и подпал под анафему за дискредитацию высших иерархов). В 1982 г. была арестована Зоя Крахмальникова за издание подпольного религиозного (неполитического) журнала «Надежда»; приговорена к 1 году лагерей и 5 годам ссылки. В основном за активное исповедание веры арестовывали баптистов и пятидесятников без регистрации. При Ю. В. Андропове и К. У. Черненко была еще одна ограниченная антирелигиозная волна, продолжить которую хотел было Е. К. Лигачев, но началась т.н. перестройка.
Празднование этого события получило не только церковный, но и общегосударственный статус. В 1988 г. был проведен Поместный собор Русской Православной Церкви в Троице-Сергиевой лавре. Праздничные торжества сопровождались канонизацией вел. кн. Димитрия Донского, преп. Андрея Рублева, преп. Максима Грека, митр. Московского Макария, преп. Паисия (Величковского), свт. Игнатия (Брянчанинова), преп. Амвросия Оптинского, свт. Феофана Затворника. Был принят «Устав об управлении Русской Православной Церкви». Вскоре состоялось первое богослужение в Оптиной Введенской пустыни, возвращенной Русской Православной Церкви в 1987 г., а также возобновилась монашеская жизнь в Киево-Печерской Лавре. В 1990 г. скончался патриарх Пимен (Извеков) и состоялся еще один Поместный собор, избравший патр. Алексия II (Ридигера). Был также причислен к лику святых прот. Иоанн Кронштадтский (Сергиев).
В октябре 1990 г. был принят Закон «О свободе совести и религиозных организациях» в общесоюзном и аналогичный в российском варианте. Церкви был возвращен статус юридического лица. Началась ее широкая церковная просветительная и благотворительная деятельность. В 90-е гг. было возвращено и вновь открыто несколько сот монастырей, тысячи храмов и святынь. Было создано немало приходских воскресных школ и православных гимназий, а также — в столицах — высшие православные учебные заведения для мирян. Появились центральные и епархиальные православные газеты и журналы, а также издательства и пишущие для них церковные авторы. Широко, как никогда раньше в России, стала издаваться разнообразная православная литература. Восстанавливается историческая память об истории Церкви, о святых прежних столетий и новомучеников за веру в ХХ в. Комиссия по канонизации предлагала причислить к лику святых поначалу по несколько новых имен в год, а в 2000 г. — более 1000.
Все это происходило на фоне общей катастрофы былой атеистической империи. Разоблачение связей иерархов с КГБ в советский период стало излюбленной темой прессы 90-х гг. В 1992 г. Московская Патриархия создала возглавляемую еп. Костромским Александром Комиссию по расследованию фактов сотрудничества иерархов РПЦ со спецслужбами.
Судебных преследований за веру уже не было. Но стали возможны криминальные внесудебные расправы. Так, 9 сентября 1990 г. был убит о. Александр Мень, когда он вышел на широкую, современно выраженную проповедь Евангелия на телевидении, в клубах и домах культуры, перед научной аудиторией и деятелями искусства. Изданные им на Западе книги были вновь напечатаны и довольно широко распространены уже в России. Преступление осталось нераскрытым. А в крайне правых кругах началась официально не санкционированная сверху кампания по очернительству имени о. Александра, с необоснованными обвинениями в ересях.
Наряду с о. Александром Менем агрессивным атакам со стороны ультраправых подвергаются митр. Антоний Сурожский, прот. Иоанн Мейендорф, прот. Александр Шмеман, прот. Николай Афанасьев и ряд других. Сожжение книг некоторых из этих духовных просветителей и богословов, имевшее место в Екатеринбурге весной 1998 г. во дворе местного духовного училища, стало одним из симптомов активизации в 90-е гг. православного обскурантизма. Он отличается имперскими амбициями, выразители которых хотели бы превратить православие в новую религиозно-национально-политическую идеологию, чтобы жестко диктовать всей Церкви, а затем и обществу свои давящие условия. Поводами для бурного усиления их демагогической активности становились, например, введение в стране штрих-кодов и ИНН, а также визиты папы Иоанна Павла II в Грецию и Украину. Иерархия с трудом смогла всему этому противодействовать.
Лучшие из наших богословов, оказавшихся в ХХ в. в эмиграции пришли к признанию того, что в современном мире православным нужно смириться с тем, что окончилась навсегда константиновская эпоха христианства, когда Церковь сознательно шла на единение с политическими режимами и претендовала на выполнение роли всеобъединяющей религиозной идеологии для традиционных обществ. В посттрадиционном мире церковные общины должны стать свободными от политических и идеологических задач и всецело отдать себя на служение Христово — свидетельство жизни по Евангелию, возвещение Слова Божия, активную миссионерскую работу в борьбе за человеческие сердца и противодействие антихристианским силам и доктринам.
Имперские, националистические и традиционалистские искушения, предлагаемые Церкви из обскурантистских кругов, уводят от этих задач и подталкивают одних нынешних священников и архиереев к союзу с коммунистами или нацистами, других — к евразийской идеологии, третьих — к «уваровской» формуле «Православие, самодержавие, народность» и пр. Навязанная Церкви борьба за канонизацию убиенного государя императора Николая II и членов его семьи опиралась на его почитание в верующем народе, но приобрела в полемике 90-х гг. интенсивное антидемократическое, антизападное звучание с явно еретической установкой на то, чтобы противопоставить Голгофе Христовой нашу особую «Русскую Голгофу». Комиссии по канонизации удалось освободить итоговый документ о Николае II от всяких подобных ассоциаций и констатировать, что единственное основание для канонизации дает только сама мученическая кончина, на которую государь пошел как на жертву своей жизнью ради Церкви и России.
26 сентября 1997 г. был принят Федеральный закон «О свободе совести и о религиозных объединениях», который поддержала Московская Патриархия. Впервые после 1991 г. решили отказаться от общего международно-правового принципа равенства всех религий, зафиксированного в Конституции РФ (согласно ч. 1 ст. 14, «никакая религия не может устанавливаться в качестве государственной или обязательной», а согласно ч. 2 этой же статьи, «религиозные объединения… равны перед законом»). Новый Закон о свободе совести закрепил привилегированное положение православия, иудаизма, буддизма и ислама. Одной из целей нового законодательства была борьба с тоталитарными сектами и неоязыческими деструктивными культами, каковых теперь действительно немало, но продолжаются упорные попытки расширительно трактовать сектантство, «тоталитарность» и «деструктивность», приписывая это католикам и особенно протестантам, а то и некоторым группам в своей же РПЦ.