Весь он - любезность: вот кто возлюбленный мой.
ВСЕ НАШЕ БЫТИЕ во всей его напряженности жизненных устремлений является желанием. И как натянутая струна, так и желание производит разнообразные тона от хрипа слепой нужды до высоты жертвенного самоприношения.
Мы не укоряем голодающего в слепой необходимости еды. И тем не менее, в животном голоде алчущего не звучит ничего из райского благословения на общение полов. Наоборот, со страхом и от-вращением мы всегда отталкиваем маниакальную жажду тела к любви. Где та граница и мера, где желание становится угрожающим и оскорбительным?
Мы отличаем любовь от жажды тела. Любовное изумление всегда есть трепет души, и опьянение взаимностью приносит неожиданное очищение от всякого телесного требования. Маниакальные звери удовольствий внезапно усмиряются с первым кивком любви. И все же, любовная связь созревает только в постоянной кафолизации желания. Смысл всякой любви состоит во всецелом участии души и тела в непосредственной связи, единстве двух в плоти единой.
Первое волнение от случайной встречи взгляда, опьянение от первого прикосновения рук, пол-нота радости от одного лицезрения Другого, все постепенно и незаметно ведет к необходимости те-лесного наслаждения. Между этим исполнением и начальной точкой, когда красота подает первый знак, содержится бесконечный спектр желания. Невозможно отделить действие души от функционирования тела, событие духа от требования плоти, экзистенциальную необходимость от биологической потребности.
Запутанная взаимоперекрещенность душевного и телесного в спектре желания. Она приводит к тому, что человек начинает думать, что духовный трепет в любви является ничем другим, как ухищрениями телесной потребности. Что господствующим побуждением любви является инстинктивное желание наслаждения, биологическая нужда сосущия. Уже с первого момента пробуждения в психическую эйфорию благодатной взаимности. Даже любовь к искусству, науке или Богу есть всего лишь бессознательная идеализация слепой биологической потребности.
С другой стороны, общий опыт подкапывает убежденность в единственности истолкования. Первенство телесной нужды не является самоочевидным. Может, наоборот: множество случаев холодности, неудовлетворенности или связи без любви обязаны своим существованием исключительно психическому сдерживанию, психологическим комплексам, смешению сознания. Часто биологическая потребность или кажется подчиненной психике, или многообразно переделывается психическими механизмами отказа, идеализации, эгоцентричной защиты. Настолько, что скорее всего невозможно установить, в каких рамках существует любовный факт. Сказать, вот до сих пор функции психики, а от-сюда и дальше биологическая нужда и инстинктивная потребность.
Если действительное противостоит тому, чтобы быть заключенным в границы определения, то воображаемое функционирует, только получив форму. Особенно в любви - фантазийные суррогаты действительного образуют бессознательное темное место, где поселяются комплекс вины, нарцисси-ческая самозащита, страх постареть, младенческое противоборство риску. И границы образования всегда имеют юридический характер.
Закон объективирует образ - делает его объектом, доступным для приобретения, обладания. Очерченные законом фантазийные суррогаты жизни позволяют развиться в нас ложному чувству, что мы обладаем самой жизнью, подчиняем себе и контролируем ее динамическую неопределимость. Ко-гда мы подчиняемся закону, жизнь приобретает конкретные мерки и рамки. Они гарантируют нам "правильность" жизни, формирование "подлинности". Каждое отступление от закона измеряет степень отклонения от этой гарантированности, расшатывает уверенность моего "Я".
Целые столетия так называемое христианское человечество прожило и живет с такими юридиче-ски ограниченными желаниями. Развило запутанное Право с его идеализированной казуистикой. Бес-конечные разновидности: в Праве римской церкви, в этике кальвинистов, в пиетизме лютеран, пури-танстве методистов, баптистов, квакеров, в превратившемся в идол морализме анабаптистов, старока-толиков, Армии спасения, цвинглиан, конгрегационалистов.
Каждое название из перечисленных, вместе со множеством других, является также представите-лем определенной кодификации юридических ограничений желания. Представляет собой также неко-торые поколения людей. Тысячи или миллионы людей, которые прожили целую и единственную жизнь на земле в аду отвергнутых желаний и неумолимого беспокойства, воображаемой вины и нар-циссического лишения. Целые поколения с невольной увечностью жизни без любви. Отождествили любовь с ужасом греха, добродетель с отвращением к своему собственному телу, телесное выражение нежности с мерзостью унизительного опускания до уровня животного.
Юридические очерчивания желания собираются вокруг одного устойчивого стержня: что есть телесное и что душевное в любви. И следовательно, что греховно и что невинно. Потому что телесное всегда греховно, а душевное - невинно.
Однако и опыт телесного в любви градуируется согласно абсолютизированной казуистике эти-ческих оценок. Кошмарный энтузиазм подсчитать непозволенное. Точнейшее определение рамок доз-воленного удовольствия. Куда может дойти телесное выражение ласки, и где должно остановиться. Реалистические подробности юридической классификации, проникновение чувства вины в самые спонтанные складки человеческой связи.
Безусловно, в любви существуют границы. Но только там, где телесное не отделяется от душев-ного, юридическая вина от юридической невинности. Существуют действительные границы, хотя и слабо различимые, - между связью и не-связью. Между самоприношением и эгоцентричным требова-нием. Между сущей любовью и подобием сущей любви.
Если любовь есть стремление к жизни, "жизни неограниченной, жизни вечной, жизни без гра-ниц, без необходимости средства или орудия для выражения", тогда первохристианская Традиция предлагает экзистенциальнейшее истолкование любви: она есть способ "сущей жизни", отраженный в человеческом существовании: отблеск творения человека "по образу Божию". Посеянная в саму при-роду человека, в его душу и тело, "сила любви" обуславливает способ существования природы. При-родная устремленность жизни открывает недоступное "ядро" человеческой ипостаси, его личностной инаковости.
В перспективе этого толкования любовь не есть отдельная функция природы, способность вы-живания вида. Она принадлежит личностному способу существования природы. Поэтому и осуществ-ляется всецело, в каждой телесной и психической энергии или действии природы. Без единой возмож-ности, чтобы в любви разграничились и получили свои очертания психическое и телесное событие.
Христианская Традиция называет "падением" человека отклонение порыва к жизни в сторону смерти. Отклоняется природа, проходит мимо жизни, мимо способа "сущего бытия" . Бытийная энер-гия или действие природы становятся автономными от собственного личностного ядра своей собст-венной животворной ипостаси. Она действует не путем личностного существования, не как любовная связь и самопреодоление, достигаемое в любви. Но как автономное устремление и порыв самосохра-нения, самоудовлетворения, самоукрепления безличностного индивида.
Общение пищи - бытийная связь с пред-лежащим миром - уклоняется в индивидуалистическую жажду насыщения, вкусового УДОВОЛЬСТВИЯ. Труд для обеспечения пропитания в корыстолюби-вое стяжательство. Общественное сосуществование - в антагонизм индивидуального господства. А любовная связь - в удовлетворение индивидуальных ЧУВСТВ, эгоцентричное наслаждение. Крайняя степень любовного уклонения - древнейшая и ВСЮДУ распространенная проституция: платишь день-ги и покупаешь наслаждение. Покупаешь партнера в любви, как какой-нибудь полезный сосуд.
Там, куда закон не протягивает свои смертельные щупальца, обуздание безличностного порыва ради личностной любви не значит обесценивание природы, пренебрежение телом. Оно не достигается природоцентрично, как некий индивидуалистический подвиг - подвиг природной воли независимо от личностного способа существования. Невинность и воздержание от пищи - всегда вместе - есть уп-ражнение, готовящее к полноте связи. Чтобы были побеждены противостояния природы, которые ис-ключают или искажают личностную связь. Чтобы отклонение смерти вернулось на путь жизни.
Там, куда закон не протягивает свои смертельные щупальца, невинность есть факт эротический. Преодоление частичной любви ради любви всецелой. Отказ от воображаемых наслаждений жизни ра-ди всеобщей любовной связи, которая обнимает собою каждую складку жизни. Всякого человека и всякую тварь. С конечной целью, источником и полнотой любви - Личностью Бога.

Примечания

1. В оригинальном древнегреческом тексте – "извинение" – прим пер.

2. Согласно принятой в моральном богословии терминологии, прелюбодеяние – это супружеская измена, а блуд – половые связи вне брака.