Борьба с вредными для веры западными влияниями: а) с религиозным вольнодумством. Говоря об успехах и плодах духовного образования в новое время нашей истории, нельзя не обратить внимание и на отрицательную сторону этого предмета, на те невыгоды в постановке этого образования, которые постоянно вредили его благим плодам. Все русское образование первой половины XVIII века, как уже известно, имело узкопрактический, сословно-служебный характер, состояло в выучке только какому-нибудь специальному или сословному делу без предварительного общего образования. B видах, главным образом, лучшей постановки разных родов своей службы правительство заводило все только специальные - разные цифирные, навигационные, артиллерийские и другие школы, предоставляя общее образование молодых людей попечению одних их семейств. B таких же видах, для лучшей постановки церковной службы, велено было заводить и духовные школы, в которых сосредоточено было все религиозное образование. Таким образом, образование это, составляющее необходимейший элемент всякого общего образования, сделано было образованием специальным, образованием одних духовных школ "в надежду священства" или, как потом стали его называть, поповским," без которого другие школы могли, следовательно, и обойтись. Оттого в этих школах изучению закона Божия вовсе не дано было места. Стремление поддержать религиозное образование в народе при Петре выразилось только распоряжениями правительства об издании катехизических книжек и об усилении церковной проповеди. При Елизавете в 1743 г. вышли еще распоряжения ο том, чтобы родители обучали детей катехизису, под опасением штрафа в 10 руб., и чтобы при определении на службу молодые люди были испытываемы в знании краткого катехизиса. Дело религиозного обучения, таким образом, и теперь целиком отдавалось на попечение семейств. Во второй половине XVIII столетия осознана была потребность общего гуманного* образования, заговорили ο воспитании, ο создании "новой породы людей." Β новых общеобразовательных школах нашлось, наконец, место и закону Божию; но было уже поздно, - взгляд на него, как на предмет "поповский," специальный, так и остался. Самые инструкции и уставы этих новых школ ослабляли его изучение, руководясь известными тогдашними опасениями, чтобы не заразить детей суеверием и фанатизмом: законоучителям не рекомендовалось распространяться пред учениками ο чудесах, ο ветхозаветных казнях Божиих, ο страшном суде, ο вечных муках и подобных предметах, а рекомендовалось внушать им преимущественно правила морали и естественной религии, да толковать побольше ο веротерпимости. Более серьезную постановку в светских школах закон Божий получил уже в царствования Александра I и Николая.
Не мудрено, что русское общество, подвергшись после реформы Петра разнообразным противорелигиозным влияниям с запада, оказалось совершенно беспомощным против их напора и колебалось от всякого ветра ложных учений. Прежде всего усилились в нем влияния протестантские от наезжих немцев. Протестантские насмешки над русской верой действовали на общество тем сильнее, что его религиозность доселе страдала крайне обрядовым направлением и множеством суеверий, которые падали при встрече с самой поверхностной цивилизацией, но, падая, роняли за собою и самую веру. Началось с пренебрежения постами, обрядами, с насмешек над духовенством, крестными ходами, сорокоустами, почитанием св. икон и т. д. Типичным выражением такого вольнодумства была ересь Тверитинова. Преследуя суеверия народа, само правительство нередко не могло удержаться при этом в должных границах: поднимало слишком строгие расследования ο чудотворных иконах и мощах, наказывало галерами с вырезанием ноздрей и плетьми разгласителей чудес, разоряло часовни, снимало с икон привесы, запрещало ходить с образами по улицам и прочее, чтобы не было, объясняли указы, порицания на православие от иноверных - старую простодушную религиозность, очевидно, старались прятать от посторонних глаз, стыдились ее. Образованное общество шло в этом отношении, конечно, гораздо дальше правительства. Систематического вольнодумства y него, впрочем, не было, вследствие еще крайнего его недомыслия; оно просто только выбилось из рамок своей прежней благочестивой жизни и распустилось, причем распущенность эта простерлась преимущественно на его нравственную жизнь. Этот первый период его религиозной порчи продолжался в течение всей первой половины XVIII в., и все это время пастырям церкви почти невозможно было и противодействовать этой порче, потому что она постоянно становилась под знаменем реформы, просвещения, соединялась даже с политикой и на слишком смелые обличения отвечала через застенки тайной канцелярии. Обличения такого рода в первый раз свободно раздались с церковной кафедры уже при имп. Елизавете. Благочестивое правительство выдало тогда несколько распоряжений для восстановления благочестия: ο благоговейном стоянии в церквах, об исполнении долга исповеди и причащения, ο приличном содержании церквей и св. икон, об усилении духовной цензуры и против отступничества от православия. Но зато в это же царствование начался другой, еще более опасный период религиозного вольнодумства, вошедший в полную силу при Екатерине II - вольнодумства философского.
На смену немецкому влиянию явилось влияние французское, а во Франции господствовала модная философия просвещения, проповедовавшая полную безрелигиозность и сенсуализм. Русское образованное общество стало воспитывать своих детей на французском языке с помощью французских гувернеров и, разумеется, в самоновейших идеях этой модной философии. Такое воспитание лишало человека не только любви к родине, к кοтοрой французские гувернеры внушали ему глубокое презрение, и благоговения к религии, которую представляли достоянием одной невежественной черни, но часто даже родного русского языка, так что и после, если бы почему-нибудь он вздумал снова обратиться к церкви, он уже не в состоянии был понимать ни русской церковной службы, ни религиозных книг, ни проповеди русского духовенства, не умевшего говорить по-французски, и для удовлетворения своих религиозных потребностей должен был обращаться к книгам французским, к духовенству католическому, к иезуитам и, возвращаясь к христианству, вступал уже не в православную церковь, а в католичество. Находились родители, которые принципиально не давали детям религиозного воспитания, запрещали y себя даже говорить ο религии, а духовенство не пускали и на порог. Для дальнейшего образования молодых людей принято было посылать за границу, в Париж, где они еще более укоренялись в своем безрелигиозном и противонациональном развращении. Путешествия за границу и личные знакомства с представителями модной философии вошли между дворянством даже в обязательную моду. Фернэй, где жил идол века - Вольтер, сделался чем-то вроде Рима для этих поклонников новой философии, куда они считали долгом являться на поклонение своему новому папе в каждую свою поездку за границу. Многие вельможи, по примеру Екатерины, вели с философами переписку. Сочинения Вольтера, Дидро, Д'Аламбера и других были распространены во всех домах, претендовавших на образованность. Огромное большинство так называемого образованного класса, по своему недомыслию и невежеству, конечно, и теперь не могло изучать новых учений систематически, но оно отлично усваивало их направление, которое, как и всякое вообще направление, легко дается даже очень слабой голове, особенно же его отрицательную сторону, задорные кощунства, дерзкие выходки касательно бытия Божия, бессмертия души, святыни нравственных предписаний религии, самый пестрый сбор всевозможных отрицаний, надерганных откуда попало, хотя бы из взаимно противоречащих систем. А еще успешнее усвоялись практические результаты французского сенсуализма - "яждь, пий и веселися." На безумную роскошь проматывались целые состояния; пошли незаконные браки, похищения женщин, жизнь супругов в разделе, разводы; разврат, только слегка прикрытый условными светскими приличиями, являлся в обществе без стыда, как законное требование непогрешимой природы, как такая принадлежность цивилизованной жизни, которой никто не стыдится в самом Париже. Духовенство должно было оставаться безмолвным и против этого нового рода вольнодумства, потому что он оказывался не менее фанатичен, чем прежний, хотя и не пользовался для поддержания себя застенками тайной канцелярии. Это было вольнодумство просвещенное, выступившее под знаменем науки, философии; обличение его в глазах общества было унизительным суеверием, мракобесием, чуть не сумасшествием. Смиренных проповедников слова Божия никто не желал и слушать, да если бы кто и послушал, то для них же было бы хуже. Однажды за очень деликатное и кроткое увещание вольнодумца-дворянина получил от увещеваемого пощечину даже архиерей, великий святитель Божий Тихон Воронежский. Святитель сам же пал тогда в ноги обидчику, прося y него прощения за огорчение, и этим так сильно на него подействовал, что тот бросил свое вольтерьянство и сделался после того хорошим христианином. Дела ο хуле на священные предметы и на религию само правительство почло нужным изъять из ведомства духовного суда и передать суду светскому. Опровержений вольнодумства в печати не допускала цензура. Фонвизин не мог издать перевода книги Клерка ο бытии Божием, потому что этого не пожелал обер-прокурор Синода Чебышев. Первые опровержения Вольтера и энциклопедистов стали появляться уже в 1790-х гг., когда против современных увлечений восстала, наконец, сама Екатерина ввиду грозных событий французской революции, доказавших, что игра в либерализм, которой утешались высшие классы, спустившись в народ, может иметь страшные последствия для них же самих. После этого в нашей печати и стали понемногу являться разные: "Вольтер изобличенный," "Вольтер обнаженный," "Вольтеровы заблуждения" аббата Нонота, "Средства против неверия," "Торжество веры над неверующими" и т.п. книги. Правительство запретило ввоз французских книг, усилило наблюдение за книжной торговлей и цензуру, указало закрыть вольные типографии. Особенно строгие меры против вольнодумства предприняты были при Павле I; в 1799 г. при нем в первый раз установлена была особая духовная цензура, первый комитет которой находился в московском Даниловом монастыре.

Борьба с масонством и мистицизмом. Одновременно с французским вольнодумством, как противодействие ему, развилось в обществе мистическое направление, сосредоточенное первоначально в масонских ложах, тоже заимствованных с запада. Главными деятелями масонства при Екатерине были профессор университета Шварц, сильно действовавший против современного неверия своими лекциями, и журналист Новиков, старавшийся распространять в обществе религиозные идеи посредством издания религиозных книг и мистических журналов, развития книжной торговли и бесплатной публичной библиотеки. Β 1782 г. устроилось "Дружеское ученое общество," в котором приняли участие многие члены русского масонства; общество это задалось высокими просветительными и благотворительными целями - издавало религиозные книги, покровительствовало молодым талантам, заводило школы, больницы, помогало на огромные суммы бедным. Но, при всех своих заслугах, масонство само расходилось с церковью. Оно исповедовало не православную веру, а мистический теизм, чуждый всяких вероисповедных догматов, стремилось к мистическому слиянию с Божеством в высшей мудрости и нравственности помимо церкви, считая себя выше всех церквей; в него принимались на одинаковых правах члены всех вероисповеданий. Оно, правда, желало быть в мире с православной церковью, и даже избрало своим проректором митр. Платона, но церковь все-таки не могла признавать масонов своими чадами, хотя особенно твердо против них и не высказывалась, видя, что они все-таки несколько помогают ей против вольтерьянства. Против них действовало больше это самое вольтерьянство - чисто рассудочная философия XVIII в., сама по себе бывшая врагом всякий мистики и фантастики, кроме того, получившая от масонства прямой вызов на борьбу. Модная литература постоянно насмехалась над масонскими ложами, пользуясь для этого разными странностями их обрядности, похвальбами какой-то особенной, таинственной мудростью, наклонностью к тайным наукам, к алхимии, магии, и множеством таинственностей, а часто и шарлатанства. Колко подсмеивалась над ними в своих литературных трудах и сама императрица. Β 1785 г. масоны были заподозрены в сектантстве, и митр. Платону поручено было рассмотреть изданные ими книги. Β отзыве об этих книгах Платон написал, что одни из них обыкновенные литературные, другие - мистические, которых он не понимает, третьи - сочинения энциклопедистов, самые зловредные для св. веры. Замечательно, что после такого отзыва запрещены были все-таки книги второго, а не третьего разряда. Наконец, своими таинственностями и сношениями с заграничными собратьями масоны навлекли на себя подозрения политические, и в 1791 г. ложи их были запрещены. Типографическая компания, как называлось тогда Дружеское общество, была закрыта, мистические книги обречены на сожжение, а в 1792 г. Новиков заключен в Шлиссельбургскую крепость. После смерти Екатерины масонство поднялось опять, благодаря расположению к нему имп. Павла; Новиков был освобожден, некоторые масоны (Лопухин) были приближены ко двору и облечены важными должностями. Еще более усилилось масонство во время библейского общества при Александре I.
После бедствий 1812 г. французомания с вольтерьянством сменились в обществе мистическими увлечениями. Кумир Вольтера был свергнут с пьедестала, и на место его поставлены были бози инии - разные Бэм, Эккартсгаузен, Юнг Штиллинг, г-жа Гион, Сведенборг, де Туа, Сен-Мартен и другие. Для руководства в чисто православной мистике y православной церкви были готовые и для всех доступные книги Макария Египетского, Исаака Сирина, Иоанна Лествичника, Григория Синаита, Симеона Нового, Нила Сорского, наконец, недавно изданный (в 1793 и 1811 гг.) сборник этого рода статей "Добротолюбие" ; но это были книги церковные, поповские, а интеллигентным мистикам нужен был мистицизм заграничный, последней европейской моды. Первыми деятелями мистического движения некоторое время продолжали оставаться масоны - Лопухин, написавший сочинение: "Некоторые черты внутренней церкви," ценившееся наравне с сочинениями упомянутых западных авторитетов мистицизма, и Лабзин, издававший в 1806 и 1817-1818 гг. мистический журнал "Сионский Вестник." Потом в 1813 г. все мистическое движение сосредоточилось в библейском обществе, при содействии которого русская литература наводнилась целой массой мистических книг и брошюр, обязательно рассылавшихся по всем учебным заведениям, приходам, монастырям, книжным лавкам и прочим. Мистицизм еще высокомернее относился к православной церкви, чем масонство. Проповедуя непосредственное общение человека с Богом, универсальную, исключительно сердечную, субъективную религию без догматов и церкви, основанную на непосредственных озарениях от Духа Божия и вещаниях внутреннего Слова в духе человека, он отвергал все внешнее в религии, иерархию, таинства, обряды, даже обязательное учение внешнего, единственного истинного откровения и признавал одну "внутреннюю" церковь, не знающую никаких догматов, кроме догмата ο возрождении и соединении человека с Богом, никаких разделений между своими членами и между разными вероисповеданиями, кроме разделения ветхого человека от нового, существовавшую, по учению мистицизма, от начала мира доселе во все времена и во всех религиях, мистериях и философских учениях. Мистицизм в лице сильных библейских деятелей покровительствовал всевозможным сектам и являвшимся из Европы учителям. Русские мистики совершали умную молитву с приезжавшими в Россию квакерами, окружали кафедры приезжих проповедников Линдля и Госнера, слушали мистическую пророчицу, остзейскую баронессу Криднер, восторгались учением духоборцев, братались и с хлыстами, распевая их песни и отплясывая на радениях в странном обществе некоей г-жи Татариновой. Мистическое увлечение сделалось какой-то повальной болезнью русского общества, отражалось и в литературе, и в искусстве, проникло в учебные заведения, в университеты, где своей враждой к "лжеименному разуму" едва не убило первых зародышей русской науки, отразилось даже в духовной литературе, например, в статьях Христианского чтения 1821-1823 гг. Β некоторых салонах Москвы и Петербурга, y кн. С. Мещерской, известной изданием множества мистических брошюр, кн. А. Голицыной и других приверженцы мистицизма открыли собрания для "умной" молитвы и слушания разных экзальтированных проповедников. Большинство этого люда вовсе не понимало мистицизма, сумасшествовало из одного подражания и от нечего делать, но это нисколько не мешало ему питать самое гордое презрение к "внешней церкви" и относиться с грубым фанатизмом ко всем несогласным, и особенно к своим обличителям. Во время двойного министерства Голицына за противодействие мистицизму был лишен должности некто Смирнов, переводчик медицинской академии, обратившийся к государю с просьбой ο дозволении печатать опровержения на мистические книги. Β 1818 г. духовный цензор, ректор петербургской семинарии Иннокентий восстал против Сионского Вестника и добился-таки его прекращения, затем пропустил в печать противомистическое сочинение некоего Станевича - "Беседа на гробе младенца"; министр страшно рассердился на него за такую дерзость и сделал комиссии духовных училищ грубый выговор за то, что цензор пропустил книгу, наполненную "защитой наружной церкви против внутренней, и противную началам, руководствующим наше христианское правительство." Иннокентий был удален из Петербурга епископом в Пензу. Жертвой мистицизма был, как известно, и сам митр. Амвросий. Преемник его Михаил не сделался жертвой лишь потому, что после своей жалобы "на слепотствующего министра" вскоре скончался. Господство мистицизма прекратилось вместе с господством Голицына и библейского общества. При имп. Николае мистические книги отбирались из всех библиотек; для рассмотрения их был учрежден при Петербургской академии особый комитет, работы которого кончились изъятием некоторых более противных православию книг из обращения.
Царствование Николая I c начала до конца отличалось строго православным направлением и строгой цензурой, старавшейся предотвращать всякую открытую проповедь неправославных учений. Но учения подобного рода все-таки продолжали распространяться в обществе путями прикровенными. Β конце 1830-х гг. и в 1840-х гг. представители науки и литературы, а за ними и образованное общество увлекались пресловутой философией Гегеля. Β 1850-х и в 1860-х гг., с ослаблением цензурных строгостей, огромное влияние в обществе и в среде учащейся молодежи получили учения Конта и позитивистов, Фейербаха и крайних материалистов, затем учения социалистов и коммунистов. Но зато, вследствие того же ослабления цензурных строгостей и еще потому, что прежняя манера замалчивать неприятные общественные явления была теперь оставлена, означенные учения немедленно вызывали против себя открытый научный отпор в духовной, а отчасти и в светской литературе. Чуждые православной церкви влияния продолжают, впрочем, находить себе радушный прием в русском обществе и доселе. K счастью, все чуждые влияния касались только одних верхних слоев Русской земли с их наносной пылью и грязью, и почти совсем не проникали до грунтовых, народных ее слоев, так что последние еще сохранили свою натуральную неиспорченность.