1. Как в видимом мире люди, проведшие жизнь среди испытаний и превратностей, ни при наступлении голода не отчаиваются, что-де мир погибает и уже никогда не будет благополучия, ни при возвращении изобилия, что-де оно прекратится с наступлением голода, но всегда среди благополучия готовы к лишениям, а среди лишений к благополучию, оставаясь всегда одними и теми же, — так в духовном и невидимом мире и в жизни духовной благодати наученные испытаниями и превратностями ни при встрече с какими угодно притеснениями греха не отчаиваются, что-де впредь они уже не сподобятся благодати, ни пребывая в покое и веселии духа не надмеваются и не превозносятся, что-де никогда уже более не приблизятся скорби, но всегда ровны, остаются всегда одинаковыми, из себя не исступают, стоят на прочном основании, непоколебимы, имеют целью совершенство и ожидают освобождения через духа усыновления (Рим 8, 15), то есть надеются на всесовершенное искупление ветхого человека.
Блаженны прошедшие страшные места тьмы, чудовищную ночь и тяжкие и болезнетворные туманы греха, вступившие в успокоение и радость.

2. Есть иные среди молодых, разумные, понятливые, благочестивые, и благодать им сопутствует, и они уже начинают говорить слово, и слово их ладно, и слушающие, тоже разумники, начинают хвалить и изумляться и ценить их за то, что они говорят слово Божие. Но сами новые проповедники, хотя и от благодати говорят, всётаки зло сопутствует их уму и внушает любить славу и радоваться похвале, делая их тщеславными. Но как отвращается человек от плотского желания и противится ему, точно так же надо в уме и помышлениях противиться тщеславию, и если даже человек говорит от благодати и кто-то заставляет его возвещать слово, он все равно должен отказываться и бежать как от огня и противиться умом, сдерживаясь, чтобы не оказаться через свое слово тщеславным. Вот ведь Моисей, слуга Господа (Числ 12, 7), понуждаемый говорить и возвещать слово Израилю, отговаривался с мольбою, что-де человек я не речистый (Исх 4, 10; б, 12). И Иеремия был равно понуждаем (горело сердце его как бы огонь, Иер 20, 9), и однако молил, что-де молод я (Иер 1, 6-7) и неумел, чтобы не увлечься славою пророчества и рукоплесканием. И Павел: "Если делаю это добровольно, то буду иметь награду; а если недобровольно, то просто следую порядку вещей" (1 Кор 9, 17). Как в видимом мире строитель исполняет некое дело, и медник и серебряных дел мастер, кладя свои сосуды в огонь, исполняют дело, и управитель дома тоже совершает некое дело — так и Божий люди единственно к тому обращены, чтобы не говорить лишь и чтобы прославляли их люди (Мф б, 2), но чтобы их слово совершило какое-то дело: они не просто ведут пустые и бесполезные речи, но служат душам, отяжелевший и потонувший в злых помыслах ум озаряют и направляют и обращают к добрым нравам и к благим обычаям и готовят к вхождению в жизнь (1 Кор 15, 33). У зла много крепостей; главные из них — плотское желание и жадность, и как человек противится сластолюбию в помышлениях, так и жадности; бывает ведь, что вовне человек нищ и неимущ, внутренне же упивается богатством и друг богатых, и если случится кто отнимет у него имущество, то он отпадает. Я же ищу нрав несребролюбивый, чтобы если и случится человеку нечаянно стать богатым, он бы крайне неохотился, ненавидел богатство, бежал от него как от огня. Есть кроме этих и другие крепости, тщеславия и надмения; да сможем мы сломить эти стены и преграды, да имеем в душе труждание, слезы, алчбу, жажду.

3. Бывает, мы видим ушедших от мира, неимущих, постящихся, которые, совершая эти дела с усилием, считают их великими и находят удовольствие в том, что их славят и хвалят; есть и другие, находящие удовольствие в утешении Господнем и радующиеся нужде и страданиям (причем еще больше, чем богатый и роскошествующий радуется плотским удовольствиям), и если принуждаешь их оставить изнурение плоти, то они тоскуют, как богатый в видимом мире тоскует, если его принудишь нищенствовать. Труждание, алчба, жажда, о которых мы говорим, не от природы одной происходят, но большей частью от Божией силы. И входящие в сеть благодати, они-то и могут иметь труждание и страх, алчбу и жажду, а без Божественной благодати человек не может иметь труждания и страха; так что имеющие это вошли в сеть благодати. Впрочем, многие входят в ее сеть, но одни, согласные благодати, добиваются и входят в жизнь, другие же отпадают и идут в погибель. Тоже не один вид и не один образ у благодати: одни пребывают в труждении, другие — в алчбе и жажде, третьи — в страхе и трепете (1 Кор 2, 3), четвертые же всегда успокоены в благодати, в любви и радости и веселии и вместе в страхе, ибо сказано: "Служите Господу со страхом, и радуйтесь перед Ним с трепетом" (Пс 2, 11). Правда, наше время — пора печали и слез, тот век — веселья и радости; наше время — креста и смерти, то время — искупления и несказанного наслаждения; наше время — пути узкого и тесного, то время — покоя и мира. Равно и залог духа и утешение сопутствуют в нынешнем веке скорбящим, совершенное же успокоение и воздаяние — там, в будущем веке (2 Кор 1, 22; Деян 9, 31; Тит 2, 12; 1 Тим б, 17; Еф 1, 21; Мф 12, 32). Встречаешь и таких ушедших от мира, которые имеют больную душу, больной ум, потому что они от надмения прогнили и шатаются. Надо, чтобы ум и внутренний человек были благородны, сердце надо иметь смелое, рассудок и волю — мужественные и достойные, чтобы человек взял оружие брани и пошел дерзновенно в бой, и мужался, и сразился; чтобы он имел бодрый и утвержденный ум. И совершается все это во внутреннем человеке. Душевные порывы должны быть такими, чтобы сердце оставалось живым. Много людей, имеющих вовне вид живущих, а ум у них разжижен, невозвратно блуждает. А нужно приобрести во внутреннем человеке сердце новое, ум небесный, в душе — душу божественную, в теле — нетленное тело, чтобы человек стал двойным. Ты уверовал — тебе поверили, ты возлюбил — ты любим, ты познал — ты признан: так человек присоединяет к себе нечто чуждое его природе, небесное, и становится двойным.